 Светлана Замлелова
К 220-летнему юбилею А.С. Пушкина
О Пушкине написано так много, что и добавить к написанному уже нечего – пересказывать в сто первый раз биографию русского гения или восхищаться изящной простотой его стиха значило бы утомлять собеседника или читателя. Опровергать хулу, возводимую на Пушкина уже в наши дни, и вовсе занятие неблагодарное, к тому же получившее заранее отповедь самого Пушкина: «Толпа <…> в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врёте, подлецы: он и мал и мерзок – не так, как вы – иначе». Сегодня, спустя 220 лет со дня рождения поэта, интересным представляется разговор на тему «Мой Пушкин», то есть о восприятии пушкинского наследия самыми разными людьми. Разговор этот, помимо всего прочего, интересен и своей неисчерпаемостью. И не потому, что у каждого своё восприятие, а мнений обычно бывает столько же, сколько и людей. Но Пушкин – так или иначе, в стихах ли, в прозе, в письма или заметках – высказывался по самому широкому кругу вопросов, оставив свои суждения на все случаи жизни и на все времена. Творчество, искусство, политика, любовь, свобода… Неутомимый мыслитель, Пушкин современен и по сей день. Его взгляды на историю, на человеческие взаимоотношения не просто близки и понятны России XXI века, они нужны как духовный, эстетический ориентир.
Но что для каждого из нас значит Пушкин? Стихи и сказки? Человеческий идеал? А может быть, каждому Пушкин поведал что-то своё, внушил какую-то особенную мысль? Что больше ценит современный читатель – гений, талант, мастерство? Гений слышит то, что недоступно большинству. Музыка сфер или зов мироздания – звуки эти воспринимаются не ухом, гений обладает особым органом восприятия. Услышанный призыв он обращает в привычные формы. Для создания формы необходим дар или талант – сила, облекающая голос мироздания в земную плоть, придающая понятные очертания неведомому голосу. И тем прекраснее, тем безукоризненнее эти очертания, чем сильнее и крепче мастерство творца.
Как истинный гений, слышал недоступные простым смертным звуки Пушкин. Как подлинный талант, он облекал эти звуки в гармоничную форму. Как непревзойдённый виртуоз, доводил форму до совершенства. И всякий, кто соприкасается с творчеством Пушкина, может испытать восхищение как перед чуткостью гения, так и перед мощью таланта или отточенностью мастерства. Но так или иначе, всё, созданное Пушкиным, живёт в каждом, для кого русский язык родной. Пушкин – не просто наш великий соотечественник. Он стоит особняком, но в то же время близок любому из нас. И когда мы говорим «Россия», то, среди прочего, имеем в виду и Пушкина.
Как-то само вошло в русскую жизнь, что Пушкин стал всеобщим учителем, что в самых разных случаях мы обращаемся к Пушкину за наставлением и советом. То и дело мы прибегаем к его словам, чтобы выразить восторг, печаль или гнев. Владислав Ходасевич когда-то предрекал, что в надвигающемся мраке мы будем аукаться, перекликаться именем Пушкина. Так и вышло.
Зайдёт ли речь о Кавказе, об Украине, об истории России или о Европе и либералах «местного разлива», мы неизменно возвращаемся к Пушкину, вспоминаем его строки. А что уж говорить о чувствах или о красоте! Нет никаких сомнений, что в солнечный морозный день миллионы голосов произносят одни и те же слова. Равно как и при сильном снегопаде и ветре или осенью, любуясь на леса, одетые «в багрец и в золото». А что мы восклицаем летом, измученные зноем, пылью и надоедливыми насекомыми?.. Да что там снегопад, что леса! Даже оказавшись за границей, обращаешься к Пушкину. Заслышав, например, в аэропорту Афин или Пафоса греческую речь, первое, что вспоминаешь, это пушкинское:
Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи;
Старца великого тень чую смущённой душой.
Мы не задумываемся об этом, но Пушкин везде и постоянно с нами. Он так прочно вошёл в нашу жизнь, что представить себе Россию без Пушкина просто невозможно. И если вдруг наступят времена, когда имя Пушкина будет предано забвению, а в России не найдётся и двух человек, аукающихся именем русского гения, это будет уже не Россия.
Сложно вообразить, что когда-то не было Пушкина, и наши соотечественники не знали строк:
Я вас любил: любовь ещё, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем…
Это кажется странным, почти невозможным. Но в этом и нет ничего удивительного. Человек, подобный Пушкину, не мог появиться в России раньше – его время ещё не настало. Есть великие правители – созидатели и преобразователи, собиратели земель и устроители быта. Но они приходят, когда наступает их час. Пётр I не мог появиться во времена Смуты, точно так же, как Ленин – в екатерининскую эпоху. Пушкин стал устроителем национального бытия, созерцая и соединяя духовное содержание как русской истории, так и каждодневной российской жизни. Творчество его было служением, миссией, собиранием духовных земель русского народа и шире – народов России. Потому и неотделим он от каждого из нас, что стал выразителем самой сущности России, её духа, её силы и слабости, её истории и чаяний. Пушкин стал голосом России, можно сказать, что до его появления Россия была немой. Да, ко времени его явления Россия обрела плоть и даже крепкие кулаки. Но голос её не был слышен, он ещё только пробивался. И лишь с пришествия Пушкина этот голос окреп и зазвучал.
Оттого-то и вспоминаются его строки даже и тем, кто не учил нарочно его стихов, а только однажды их слышал. Эти строки запоминаются сами, потому что в них звучит то, что все мы видим и чувствуем. Пушкин просто подсказывает слова, готовые сорваться с языка. Булгаковский Рюхин недоумевал: «“…Что-нибудь особенное есть в этих словах: “Буря мглою...”? Не понимаю!.. <…> стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие...”». Да, ничего мудрёного, ничего особенного нет в этих словах. Кроме разве удивительной, почти интуитивной точности, подсказанной способностью слышать то, чего не слышат другие, когда в завывании и плаче бури, в вихрях русской зимы различает поэт русские слова.
В Пушкине соединились глубокий ум и артистизм, поэтический дар и чувство меры, художественный вкус и сильная интуиция. Ему были присущи ребячливая шаловливость и подлинное мужество, искренность, доброта и щедрость, при этом он обладал внутренней свободой и душевным благородством. Его ум восхищал современников. Жуковский уверял, что ум Пушкина созрел гораздо раньше его дарования. Будучи двадцати трёх лет от роду, он в письме младшему брату Льву подавал советы, как вести себя с людьми, обнаруживая в этих советах глубокое понимание человеческой психологии и знание жизни. Такие суждения пристали, скорее, человеку, умудрённому и пожившему, но никак не юноше. Во всю жизнь Пушкин оставался знатоком человеческой души, видя людей насквозь и безошибочно определяя, кто из них чего стоит, но сохраняя при этом детскую чистоту, искренность и даже наивность.
Император Николай Павлович отзывался о нём как об умнейшем человеке в России, а фрейлина Смирнова-Россет писала, что никого не знала умнее Пушкина. Жуковский доверял его памяти как критерию художественности. Так, если Пушкин забывал что-то из стихов, написанных Жуковским, можно было смело утверждать, что забытое было нехорошо и требовало доработки.
Пушкин был наделён способностью видеть главное, постигать суть явлений и вещей. Это был ум, граничащий с ясновидением. К тому же ум, которому было внятно всё или, по слову другого поэта,
…и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
<…> и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений...
Мицкевич записал о Пушкине, что тот изумлял собеседников живостью, тонкостью и ясностью ума, а также необыкновенной памятью, верными суждениями, превосходным вкусом. Обо всём он судил здраво и точно, а «когда говорил он о политике внешней и отечественной, можно было думать, что слушаешь человека, заматеревшего в государственных делах и пропитанного ежедневным чтением парламентских прений». По мнению Мицкевича, никто не смог бы заменить Пушкина, ибо только однажды в стране может появиться человек, соединяющий различные и даже исключающие друг друга качества. Таким человеком для России и стал Пушкин.
Как любой смертный, он был знаком со страстями и не избежал соблазнов, что позволяет по сей день обвинять его в каких-то излишествах. Но целостная и чистая натура поэта, преодолев соблазны и облагородив страсти, явила упорядоченность, мудрость и красоту душевную. Слова Гоголя «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русской человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет» следует понимать как утверждение, что Пушкин указал русскому человеку, к чему тот призван, что в нём заложено и на какую высоту может подняться он, следуя за Пушкиным.
Живя среди простого народа, он много ездил по России, собирал воспоминания о Пугачёве, интересовался обычаями и бытом самых разных народностей и сословий. В архивах он изучал историю России, намереваясь серьёзно заниматься исследовательской работой. Поругивая порой отечество, он признавал, что его история «требует другой мысли, другой формулы», нежели история западных стран, что никогда Россия «ничего не имела общего с остальною Европой», а потому нелепо ждать от России, чтобы она стала Францией, бесплодно ругать Россию за непохожесть на Германию. Невозможно, добавили бы мы сегодня, перекроить Россию под Соединённые Штаты Америки с тем, чтобы не лишить страну и народ собственного лица и не обречь на вечное следование в кильватере «мирового лидера».
Да, незадолго до смерти, в 1836 году Пушкин воскликнул: «чёрт догадал меня родиться в России с душой и талантом». Но в том же году он написал: «Клянусь вам, моею честью, что я ни за что на свете не согласился бы ни переменить родину, ни иметь другую историю, чем история наших предков, какую нам послал Бог». И тогда же: «Нет убедительности в поношениях и нет истины, где нет любви». Любовь, понимание и приятие взаимосвязаны и взаимозависимы. Любовь – к отдельному существу, к народу, к стране – невозможна без понимания и приятия. Точно так же, как понимание невозможно без приятия и любви, а приятие – без любви и понимания. Пушкин не просто любил своё отечество, о чём писал и говорил неоднократно. Он понял и принял его, даже и в этом став примером для современников и потомков.
Но пример его простирается шире любви к отечеству. На фоне пушкинских размышлений какими смешными, жалкими, приземлёнными кажутся современные разговоры о свободе, когда приводится в пример Америка, как якобы самая свободная страна! Свобода по Пушкину – это широта души и созерцательность, это творчество и дерзновение, это любознательность и способность вместить в себя весь мир, восхищаясь красотой и гармонией, это независимость от благ земных и от сильных мира сего, это дар к одухотворению любого делания, это, наконец, власть над самим собой и воспитанное в себе чувство меры.
Пушкин и сам был таков. Сосредоточив в себе лучшие проявления русского духа, он заключил их в слова, облёк в исполненную гармонии форму и щедро рассыпал перед своими потомками. Голос России и пророк её народа, Пушкин возвестил о постижении русского человека, его истории и предназначении, помог русскому человеку познать себя и поверить в себя. Его наследие способно подарить не только эстетическую радость, но и наставить, поддержать, просветить и просветлить. Всем памятно стихотворение в прозе Тургенева «Русский язык», в котором писатель признаётся в любви к родному языку, называя его поддержкой и опорой «во дни сомнений, во дни тягостных раздумий». Но продолжая мысль Тургенева, можно сказать, что такой же опорой для русского человека может стать Пушкин. Именно во дни сомнений и тягостных раздумий вспомните о Пушкине, задайтесь вопросом: а как бы он поступил, что говорил он и думал в таких же обстоятельствах? И многое прояснится и станет понятным, что-то покажется простым и незначительным, а что-то, напротив, существенным и важным.
2019
|
