На главную Отзывы Отзывы о книге «Гностики и фарисеи. Рассказы и повести» 8. Виталий Серков
1

«Красный день календаря» (О прозе Светланы Замлеловой)

Светлана Замлелова. «Гностики и фарисеи. Рассказы и повести» – М.: «Художественная литература», 2010, – 448 с.1.


Из прозаиков-женщин за последние два десятилетия смогли меня поразить только два автора. Это Вера Галактионова и Светлана Замлелова. Другие читатели или критики, может быть, назовут иные имена и тоже будут правы по-своему. Произведения Веры Галактионовой и критические работы о них мне приходилось читать в толстых журналах. А открытию для себя замечательного прозаика Светланы Замлеловой я обязан в первую очередь Интернету. И вовсе не проза её меня сначала поразила, а публицистика. Имя запомнилось. А там уж события развивались по своим законам и по законам Интернета, который многие процессы способен ускорить в десятки, а то и в сотни раз. Благодаря этому, в моих руках оказалась и книга Светланы Замлеловой «Гностики и Фарисеи». И я принялся её читать. И оторваться от книги уже не мог. Признаюсь, что перечитал я эту книгу от корки до корки трижды, и всякий раз с интересом. Только два романа я перечитывал большее количество раз. Это «Момент истины» («В августе сорок четвёртого») Владимира Богомолова и «Удар молнии» Сергея Алексеева. Но мотивация прочтения этих духоподъёмных романов была иной, за их очередное прочтение я садился в минуты упадка духа и утраты веры. Что же касается книг Светланы Замлеловой, то завораживал язык её повествований, завораживали сюжетные линии рассказов и повестей, а главное — психологические портреты героев и те условия, в которые они были поставлены автором. И всё это подаётся Светланой Замлеловой часто со скрытым юмором, с некоторой иронией. По крайней мере, так показалось мне, читателю, не лишённому чувства юмора. И эта лёгкая ирония, этот скрытый юмор не позволяют впадать автору в занудство, в проповедничество. И сюжеты её рассказов, истории, о которых она поведала в своих рассказах и повестях настолько разнообразны, что остаётся только удивляться и тому, как Светлана Замлелова умеет подмечать разные мелочи, и тому, как эти мелочи оживают под её пером, делая её героев запоминающимися, выходящими из общего ряда. И вовсе не важно: герои эти положительные или отрицательные. Об этом даже и не вспомнишь за увлекательным чтением. Взять хотя бы первый рассказ под названием «Неприкаянность». В полузаброшенное село со странным названием Котцы приезжают жить двое молодых мужиков. И не с Урала, и не старообрядцы, о чём до жителей села доходили слухи, а из Москвы и с дипломами Московского Университета. «Прадед Симанского был дьяконом сельской церкви Тамбовской губернии. Дед преподавал научный коммунизм, отец посвятил себя изучению экономических отношений Советского Союза со странами Магриба». В одном этом предложении уместилась и судьба нескольких поколений, и трагизм, и комизм, и скрытая ирония автора. А если учесть, что сам Симанский «ещё студентом вошёл в круг замечательных людей, буквально изнемогавших в борьбе за что-то не вполне определённое, но, безусловно, прекрасное», то уже не удивляешься, когда читаешь диалог двух участников кружка, один из которых является «славянофилом», а другой (Симанский) — «западником»:
- Да пойми же, болван, - горячо внушал Симанский одному своему приятелю, увлекавшемуся поздними славянофилами. - Пойми, что славянофильство отжило своё! Мода — о, да! Это понятно. Но чтобы принимать это всерьёз?..
- Врёшь, брат! - откликался славянофил. -Врёшь! Время славянофильствует! А вот ты так коснеешь в глупости и заблуждениях. Кому-то очень нужно всё раскачать. И для этого набирается целая армия дурачков, в общем и целом безопасных, хотя и кусающих за ноги. А каждая реакция на такой укус — гол в собственные ворота и повод к обвинению в генетическом тоталитаризме!..
- Вот сам и соврал! - радовался Симанский. - Соврал, брат! Эти люди жертвуют собой для целой страны, для огромного бессмысленного народа. Чтобы добиться прав для этого народа, небольшая, в сущности, кучка людей... лучших людей!.. готова гнить в тюрьмах!..
- Да ты сам врёшь! Вот гнить-то вы как раз и не готовы! У вас это игра, вы уверены, что ничего вам за неё не будет! И никакие такие права, о которых ты тут рассуждаешь, не изменят никого из вас!..
-Как ты можешь говорить это, когда вчера только у Фринляндов был обыск! И Яшку забрали. Яшка Фринлянд — в Лефортово! Понимаешь ты это? Яшка в Лефортово!
-Ха-ха-ха! У Фринляндов, говоришь?.. Вся эта ваша диссидентская чехарда с борьбой за права есть борьба за право уехать на жительство в Израиль. И попомни моё слово: когда все твои Яшки переедут в Израиль, диссиденты переведутся сами собой! И о правах для «этого народа» никто больше не вспомнит!

Всё так и вышло, как говорил славянофил. Симанский разочаровался в диссидентстве и вообще в жизни, воскликнув однажды: «О, фальшивая, ненастоящая жизнь! Есть ли в тебе хоть что-нибудь истинное, подлинное, чистопробное!» С такими вот настроениями Симанский и его товарищ по фамилии Чудомех оказались в деревне. Жителям деревни было понятно сразу, что долго эти двое в деревне не проживут. И священник, в первый же день, придя познакомиться с новыми прихожанами, сразу об одном из них подумал, что этот долго здесь не задержится. Так всё и вышло. Чудомех встретил фельдшерицу и женился, а Симанский вернулся в Москву и стал издавать газету. Конечно же, оппозиционную. Ведь такие люди, как Симанский, ничего не умеют делать. Они привыкли бороться. А с кем или с чем — не столь и важно.
За фасадом этого рассказа, конечно же, скрыто намного больше. Восприятие скрытых тем, мотивов, психологических объяснений тех или иных событий, тех или иных поступков героев зависит во многом ещё и от житейского опыта читателя, и от широты его взглядов, и от информированности, и от многого другого. Но мне интересна в этом рассказе Светланы Замлеловой не только её мировоззренческая позиция в целом, но и сама жизнь простых людей, доживающих свой век в деревне. А приезд двоих героев рассказа, один из которых является вечным пламенным борцом, послужила лишь подсветкой, благодаря которой читателю становятся понятней многие причины нынешней, зачастую беспросветной и нищей, жизни в деревне.
Все рассказы и повести Светланы Замлеловой психологичны, что не раз уже отмечали критики. И во многих из них присутствует мистика. Самым ярким мистическим рассказом мне показался короткий, всего на пять страниц, рассказ «Поцелуй». Он является пересказанной историей отца Варсонофия (в бытность свою врача Василия Ардалионовича Куницына), которую поведал его келейник отец Нафаил. Если коротко, то суть рассказа сводится к тому, что в больнице умирал старик Изюмов, звали которого Авениром Ельпидифоровичем. «Интересен старик Изюмов казался и разудалым именем своим, и многолетием, прописанным на всём его облике, так что даже борода его была подёрнута зеленью, как застарелый сухарь плесенью, но главным образом, вероятно, какой-то неотмирностью, сообщавшейся ему близостью к тому заветному краю, за который каждому предстоит перешагнуть и возврата из-за которого нет никому». Об умении Светланы Замлеловой мастерски создавать портреты своих героев речь ещё пойдёт впереди, а этот рассказ ценен другим. Старик, чувствуя приближение смерти, стал бормотать посиневшими губами: «Попа бы мне...». Но все сошлись на том, что старик пытается что-то напеть. Но на другой день врач, прислушавшись к его бормотанию, вдруг понял, что старик попа просит, но смалодушничал, отделался шуткой, после чего старик умер. А доктор, потеряв спокойствие, пошёл в морг к доктору Цветкову и между ними состоялся диалог:
- Ты как думаешь, душа есть?
- При мне никто из них не вставал, - отвечал Цветков, кивая на холодную комнату.
Они опять выпили.
- А Бог есть? Или там ...чёрт? - осторожно спросил Куницын.
Циничному патологоанатому, много лет проведшему в мертвецкой, стало смешно.
- Ты чего испугался-то больше? Суда справедливого? Или палача? - ухмыльнулся он.
Куницын молчал. Цветкову стало жаль его, и чтобы ободрить приятеля, он сказал:
- Брось ты всё это... Вера — дело такое...Для обывателя удобно — думать не надо...А ты докажи, предъяви... Поцелуйся с чёртом — тогда будет во что верить!..
Вот основная фраза диалога, выделим её жирным шрифтом.
Потом доктор Куницын, придя домой заполночь, не раздеваясь уснул. Проснулся же он от необъяснимого страха. За окном разгулялась непогода, росшая под окном берёза стучала в стекло. Обернувшись на шорох, доктор увидел бывшую жену, сидевшую за столом, хотя он помнил, что ключ оставался в замочной скважине изнутри. Дверь снаружи не могла быть открыта. «Он ужаснулся этой мысли. Но она, точно угадав, о чём он подумал, тихо сказала:
- Ключ лежал на полу...
Она не договорила.
- «Зачем ты...», - хотел было спросить он, но она поднялась проворно и, коснувшись пальцами его губ, сказала тихо:
- Поцелуй меня...
Затем после описания страхов доктора, причину которых он не смог бы и сам назвать, наступает кульминация:
«Её лицо вдруг точно раздвоилось. Как будто за одним лицом пряталось другое. И если первое было как обычно красиво холодной и наглой красотой, то второе, прячущееся за первым и как бы выглядывающее из-за него, было безобразно и отталкивающе. Он заглянул ей в глаза — она смотрела с дикой, жестокой радостью, точно знала о его видении и наслаждалась его страхом. Он захотел оттолкнуть её от себя с силой, так, чтобы она упала, но не смог шевельнуть и рукой, как если бы прирос к ней всем телом. Новая волна ужаса поднялась в нём и обессилела его...
Он очнулся утром на своём диване и тотчас вспомнил всё, что было ночью. Он помнил, во что была одета жена, помнил вкус её сиреневой помады и запах духов. Но никаких следов пребывания её в комнате не было. Входная дверь оказалась запертой изнутри, ключ плотно сидел в скважине, всё было в полном порядке...»

Светлана Замлелова, как я убедился, прочитав две её книги, никого открыто не призывает к Вере, но так уж случается, что прочитав тот или иной её рассказ, ту или иную повесть, ту или иную сказку, в очередной раз убеждаешься в том, что Бог есть, как бы его кто ни величал: вселенским ли разумом, высшей ли силой, или как бы кто ни упорствовал в отрицании Его.
Рассказы Светланы Замлеловой настолько реалистичны, настолько жизненны, герои её рассказов настолько нам знакомы и близки по собственному ли опыту, по опыту ли наших родственников и друзей, что кажутся не придуманными автором, а реальными, живущими где-то рядом. Просто автор забыл указать точное место проживания того или иного героя своего рассказа. Иногда, прочитав очередной рассказ, думаешь: «Не может быть, чтобы это придумала молодая женщина. Наверное, она была свидетелем тех событий, о которых поведала в рассказе». Такие ощущения были у меня и тогда, когда я читал рассказ «Василий Иванович», в котором «Василий Иванович скучал. Он скучал и пил. Пил и безобразничал. И до того всем надоел, что не осталось вокруг человека, который бы не кривился при имени Василия Ивановича Пошехонова. А Василий Иванович, между тем, с детства алкал великого и прекрасного. И мечтал! Мечтал беспробудно... И тосковал смертельно. Пришло время, и все мечты, показавшиеся нелепыми и постыдными, отлетели куда-то в эмпиреи, где и растворились окончательно. А Василий Иванович познал, что всё самое розовое и перламутровое находится на дне бутылки. Что есть жизнь человеческая, как не борьба со скукой? И каждый борется с ней, как умеет».
В этом рассказе есть всё: и первопричина пьянства героя, и мистика, поскольку было видение Василию Ивановичу, и попытка вернуться к трезвому образу жизни, не без помощи церкви, конечно же. Но правда этого рассказа заключается в том, что насколько лёгок и незаметен для пьющего человека путь вниз, настолько и тяжёл путь обратно, в гору, с растраченными уже физическими и духовными силами. Вот и герою этого рассказа Василию Ивановичу путь к нормальной жизни оказался не по силам, а вернее - сама жизнь трезвая ему уже не принесла облегчения. И однажды произошло то, что и должно было произойти. «Когда на другой день вернулись Анисья Осиповна с братом, первое, что они увидели, войдя в комнату, был Василий Иванович, восседавший торжественно на диване. Рядом с ним покоилась белая тарелка с серебряной каймой, а на тарелке — шмоток какой-то еды, определить которую, не отведав, никто бы не смог. На полу, у ног Василия Ивановича, стояли остальные тарелки из сервиза». А дальше Василий Иванович, воскликнув: «А-а! Богомольцы!..» пустился в пляс. «Весь вид Василия Ивановича выражал победу света над тьмой, просвещения над мракобесием, идеалов свободы над вековым рабством». А потом Василий Иванович начинает бить купленный женой во время недолгой его трезвости сервиз. Бьёт с наслаждением. И заканчивается рассказ так: «Крест, небольшое серебряное распятие, обыкновенно покоившееся на груди Василия Ивановича, раскачивался на белом шнурке, обвивавшем шею, то взмывая сквозь распахнутый ворот, то со шлепком ударяясь о его многогрешную плоть.
И хорошо было Василию Ивановичу»
.
Только и остаётся вздохнуть и подумать о том, что, к сожалению, образ такого вот мужичка сегодня на Руси долго искать не надо. Такие судьбы сплошь и рядом. И заканчиваются они зачастую намного драматичней как для самих «Василиев Ивановичей», так и для окружающих их родных и близких людей. И множится сиротство детей. Да и жизнь с такими вот, как герой рассказа Светланы Замлеловой, родителями мало чем отличается от сиротства.
В рассказах Светланы Замлеловой среди героев очень много странных людей. Автор-то к ним относится вполне доброжелательно, с любовью описывая все особенности их характеров, все их выкрутасы, слегка иронизируя над ними, иногда повествуя от первого лица. И вспоминаются «чудики» Василия Макаровича Шукшина с их необычными судьбами, с их отношением к окружающему миру, немножко отличающимся от отношения к нему большинства. И как мне показалось, проза Светланы Замлеловой ближе других стоит к прозе Василия Шукшина. И я не боюсь ошибиться, сказав, что в ряду учителей или любимых писателей Светланы Замлеловой, вероятно, стоят не только Николай Васильевич Гоголь, любовь к которому ощущается, не только Михаил Афанасьевич Булгаков, с кем она не побоялась посоревноваться, написав рассказ «Иуда», но и Василий Макарович Шукшин. Мысль о родстве прозы Светланы Замлеловой с прозой Василия Шукшина пришла потому, что и тот и другой задаются вопросом: «Что с нами происходит?!» И каждый отвечает на эти вопросы по-своему. Разница в том, что герои Светланы Замлеловой принадлежат, чаще всего, к поколению, которое росло уже в постперестроечное время. И это поколение живёт уже в других реалиях, в других ритмах, в других морально-этических координатах, а вернее — зачастую за пределами всякой морали или в координатах размытых, для удобства их нарушения, конечно. В такие, размытые или сдвинутые координаты Светлана Замлелова и поселила главного героя своего рассказа «Муся», повествуя от первого лица и постепенно раскрывая нутро героя рассказа и всю мерзость его приспособленческой натуры. И неискренность, а по правде сказать — лживость, которой пропитано всё существо этого героя. И так сумела выписать характер и поведенческий образ героя, что чувство брезгливости к нему посещало меня всякий раз, когда я перечитывал этот рассказ. Тонкое знание психологии, умение создать психологические портреты своих героев — одна из самых сильных сторон прозаика Светланы Замлеловой. Если бы она действовала более прямолинейно, наставительно, повествовала в назидательном тоне, это, всего скорей, оттолкнуло бы читателей или оставило их равнодушными. А здесь происходит обратная реакция. Ведь кроме главного героя рассказа есть его противоположность — скромная, обаятельная, добродушная девушка, полюбившая и попавшая под влияние хлюста, паразитирующего на её добродетели. А хлюст — молодой человек, приехавший из провинции, учащийся на режиссёрском факультете, чем очень гордится, и живущий на деньги, которые присылает ему брат. Познакомившись случайно со своей подругой, он начинает тянуть и из неё деньги, да так умело, что он, вроде бы, к этому и не причастен, а подруга добровольно приносит деньги, чтобы он смог вернуть долг. Перечитывая рассказ, невольно за девушку переживаешь, хотя после первого прочтения уже знаешь, что смогла эта добрая душа разобраться в ничтожном человеке, который столько времени паразитировал на её чувствах и на способности женской натуры жалость к человеку принимать за любовь.
Сказать, что Светлана Замлелова клеймит пороки человеческие, нельзя. Она не провозглашает борьбу с пороками, она даже не даёт оценок этим порокам, иногда повествуя даже от первого лица. Но она умеет так высветить не самые лучшие стороны человеческой натуры и поставить героев своих в такие условия, что остаётся только ахнуть и удивиться в очередной раз, откуда же у молодого прозаика столько житейского опыта, откуда она черпает сюжетные линии, как ей удаётся так тонко и точно высветить все психологические нюансы в поведении героев. Будь то герой её рассказа «Муся», будь то героиня рассказа «Тварь», так точно названного, что после знакомства с этим существом женского рода вслед за автором только и выдохнешь по окончании рассказа: «Вот тварь!» И подумаешь тут же, что тварей таких развелось нынче много, они живут по своим законам, ими утверждённым. Они давно уже и людьми-то называться не должны, они хищники. Ради достижения своих корыстных целей им ничего не стоит переступить через близкого человека, у них нет никаких моральных устоев. Но у них есть бульдожья хватка, и животные инстинкты. А ещё умение мимикрировать.
Светлана Замлелова — мастер детали. Она умеет живописать. Её рассказ «Красный день календаря», всё из той же книги «Гностики и фарисеи» я перечитывал и вовсе раз пять, переносясь вместе с героинями её рассказа в сельскую местность, ибо четверо сестёр Свинолуповых решили вдруг поехать на праздничные дни на дачу к одной из сестёр. Раньше этот день календаря народ кратко называл «Октябрькая», подразумевая 7 ноября — годовщину Великой Октябрьской Сициалистической революции. События развиваются в рассказе, как я понял, где-то в Подмосковье, и читателям не трудно представить дождливый день в эту пору и три километра просёлочной дороги, а вернее - колеи, заполненной дождевой водой и жидкой грязью. И четверых женщин в возрасте от 57 до 60 лет, как указано в рассказе. Время вечернее, освещения никакого. Снега ещё нет, идёт беспрерывный нудный дождик. Дорога определяется лишь наощупь. Мне в таких условиях и по таким дорогам хаживать приходилось. Могу подтвердить, что действо это не для слабонервных. А тут ещё женщины и , мягко говоря, не совсем молодые. Да городские, к тому же. Да в руках у каждой по два полных пакета с одеждой и снедью. Но, как говорится, дорогу осилит идущий. И сёстры Свинолуповы благополучно добираются до деревни, в которой и находится дача одной из сестёр, а вернее — половина кирпичного дома, от сырости ли, от того ли, что дом давно не отапливается, покосившегося. А дальше сёстры борются с грязью и затхлым запахом, который я, при чтении рассказа, ощущал так, как будто был в это время вместе с героями рассказа. И даже сейчас, вспоминая, я запахи эти чувствую. Но сестры растапливают печь, накрывают на стол, выпивают шампанского, поют песни. «От жары, от того, что устали и проголодались, как-то быстро пьянеют. Без причины вдруг делается весело, все говорят в голос, смеются, Хочется шампанского!
- За ревалюсыю! - кричит Валентина Пантелеймоновна, ударяя своим стаканчиком о стаканчики сестёр и расплёскивая золотистую жидкость.
- Уррра-а! - вторит ей Неонилла Пантелеймоновна, позабыв про чиновничью гордость.
- Да здравствует велик актяпьска сасиалисиська ревалюсыя! - подхватывает Лукерья Пантелеймоновна.
Смешно всем до слёз. До боли в животе, до немоты, когда уже не можешь смеяться, а только безмолвно сотрясаешься и стонешь.
И только Алефтина Пантелеймоновна, относящаяся всерьёз и к Октябрьской революции, и ко всем её вождям, не смеётся, а только в ужасе смотрит на сестёр. Всё то, что они выкрикивают, кажется ей страшным кощунством . А дальше сёстры, не обращая внимания на увещевания Алефтины, продолжают в том же духе:
- Не плачь, Алька! Лучше расскажи, как Зимний брала!
- Ура-а! - подхватывает Неонила Пантелеймоновна. - За взятие Зимнего!
- Как не стыдно! - не унимается Алефтина Пантелеймоновна. - Вот послушайте, что писал Антон Павлович Чехов... - и, закрыв глаза, она цитирует по памяти. - «А еды нету никакой. Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба...» Это мальчик пишет письмо своему дедушке!.. И вот ещё: «Меня все колотят, и кушать страсть хочется». Понятно вам?! «Кушать страсть хочется!» и Алефтина Пантелеймоновна многозначительно кивает на стол». Но сестры, послушав Алефтину Пантелеймоновну, вспомнив Ваньку Жукова, героя рассказа А.П. Чехова, продолжают своё действо:
- Ми-илый де-едушка-а-а! Канстанти-ин Мака-арави-ич! У-у-у!
- Канстанти-ин Мака-арави-ич! Ы-ы-ы! - подхватывает Лукерья Пантелеймоновна»
.
Всё, вроде бы, как в праздник. Ночью, когда дрова в печи прогорели, дом выстыл, сёстры замёрзли, и, чтобы не идти на улицу и не колоть дрова под дождём, вытащили из шкафов и сундуков разное тряпьё, которым укрылись и до утра выжили. А утром, не сговариваясь, засобирались обратно, нарушив прежние планы. И вот картина, которая меня больше всего взволновала и натолкнула на разного рода размышления: «У крайнего дома стоит дед с цигаркой в разноцветных — жёлтых, стальных, золотых — зубах; одет он в потёртый ватник и высокие кирзовые сапоги. На голове у него выцветший картуз. Лицо у деда красное, сморщенное и, точно слезами, покрыто дождевыми каплями; щеки сплошь заросли серебристой щетиной.
Деревенские жители обычно с любопытством и настороженностью относятся к приезжим. Вот и теперь старик не сводит своих прищуренных глаз с сестёр. А когда сёстры ровняются с ним, говорит:
- Здравствуйте...
А тон, с которым он произносит своё приветствие, значит: «Кто такие? Откуда будете? К кому приезжали? Зачем?»

Рассказ-то длился дальше, и автор живописал и природу на обратном пути четверых сестёр, и их воспоминания прежней жизни в сравнении с нынешней, а я всё думал и думал об этом вот старике, стоящем под дождём в потёртом ватнике и с цигаркой в зубах. В портрете этого старика вместилась целая эпоха. Подумалось и о том, что не так просто жить в деревне. Набегами в выходные или праздничные дни эту жизнь не возьмёшь, да и не поймёшь. В деревне надо жить постоянно, подчинившись её временным ритмам, накрепко связанным с временами года и соответствующими им погодными условиями, заведённым ещё далёкими предками традициям и обычаям, нарушив которые человек легко может осложнить свой быт, а то и загубить жизнь. А дачники — они и есть дачники. Хотя, справедливости ради, надо заметить, что многие деревни нынче ещё и живы-то благодаря дачникам, которые, купив заброшенные дома, приезжают на лето, садят огород, привозят внуков. Как-то ненавязчиво, а вскользь, Светлане Замлеловой в этом рассказе удалось сказать намного больше, чем только о судьбе четверых сестёр. И я ей, как читатель, очень благодарен. Рассказ этот вошёл в моё существо и там прижился. Я всё время его вспоминаю, как вспоминаю всё время стихи Николая Рубцова, как вспоминаю «Вологодские бухтины» или «Плотницкие рассказы» Василия Белова, как вспоминаю героев романа Николая Дорошенко «Запретный художник» или героев романа Евгения Чебалина «Безымянный зверь». Да я уж для себя книгу Светланы Замлеловой «Гностики и фарисеи» поставил в один ряд с лучшими образцами русской прозы и уверен, что она ещё не раз подтвердит правоту моего выбора.
Кроме рассказов в книге «Гностики и фарисеи» имеются и две повести: «Пошлая история» и «Абрамка». Обе они отразили наше время, и каждая по-своему интересна. Первая из повестей живописует нынешние нравы и устремления молодых женщин. В центре повествования находится главная героиня Сашенька Мироедова, провинциальная девица, окончившая институт по специальности «библиотековедение и библиография». Повесть сама по себе интересна не только развитием сюжета, но и созданными типажами, портретной галереей, созданной Свтланой Замлеловой, психологией развития отношений между людьми. Светлана Замлелова проводит свою героиню Сашеньку Мироедову по лестнице скоротечных событий от полной беспорочности до полной безнравственности, когда, сделав первый шаг навстречу пороку, она не могла уже остановиться и в конце концов пала настолько низко, что даже не замечала, что содержавший её любовник стал запросто подкладывать её в постель своих партнёров по бизнесу, отношения с которыми он ставил выше любых нравственных законов и человеческих понятий.
Но если бы мне пришлось выбирать между двумя повестями или ответить на вопрос: какая из повестей мне больше понравилась, я отдал бы предпочтение повести «Абрамка». А на вопрос: «Почему?» - я вряд ли смог бы легко ответить. Наверное, тем эта повесть хороша для меня, что сюжетом своим раздвинула время, организовав различные события и собрав колоритнейшие портреты своих героев, опять же в небольшом провинциальном городке, вокруг смерти старухи, отметившей накануне сто пятую годовщину. Звали старуху Марией Ефимовной Люггер. Была она легендой и достопримечательностью города, поскольку являлась участницей двух революций и гражданской войны. На похороны этой легендарной старухи вдруг приезжает из Америки младший из правнуков. А к главе городка приезжает погостить его родная дочь Лиза, с которой отец не виделся двадцать лет. Повествование ведётся от лица падчерицы этого самого главы города, девицы насколько умной и проницательной, настолько и ехидной. А Абрамка, чьим именем и названа повесть, всего лишь юродивый паренёк, появившийся некстати на поминках умершей старухи и отравленный падчерицей главы города из хулиганских побуждений, от нечего делать, от дури, от желания противопоставить себя всем, от безнаказанности. И смерть Абрамки ещё сильней высветила особенности характеров действующих в повести лиц. И ещё одна сюжетна линия этой повести зацепила мои чувства. Это отношения главы города Ивана Петровича и отца Мануила, местого священника, воспротивившегося тому, чтобы на монастырском кладбище устраивали капище из снесенных по всему городу скульптур разных революционеров, включая и В. Ленина. И как бы глава города ни добивался своего, какие бы хитроумные ходы не выдумывал, но отец Мануил так и не благословил Ивана Петровича, считая кощунством размещать на монастырском кладбище памятники тех, чьи жертвы на нём покоились. Он умер, не в силах поднять руку для благословения.
А правнук умершей старухи, уехав из города даже не попрощавшись, был задержан на таможне в аэропорту при попытке вывоза старинных икон.
Легко представить, что после того, как разъехались из города собранные по воле автора повести американский правнук Люггер, худжник Илья, с которым жила падчерица главы города и Лиза, родная дочь Ивана Петровича от первого брака, жизнь этого провинциального города войдёт в обычную колею, люди будут вспоминать старуху Люггер, а ещё её проворовавшегося правнука и Абрамку. Но воспоминания об этом будут всплывать из прошлого всё реже и реже.
Я думаю, что книга Светланы Замлеловой «Гностики и фарисеи» очень скоро встанет в один ряд с лучшими произведениями современной русской прозы, несмотря на малый тираж. Настоящая литература всегда находит дорогу к читателям.

Светлана Замлелова. Посадские сказки. - М.: Ваш полиграфический партнёр, 2012, - 128 с.2.


«Посадские сказки» - новая книга Светланы Замлеловой, вышедшая в этом году в Москве. Она необычна во всём. Во-первых, события трёх сказок происходят, вроде бы, в позапрошлом уже веке в небольшом городке, хотя ни место, ни время в сказках не указано. И лишь некоторые приметы и названия, некоторые штрихи, рисующие образ жизни в посадах этого городка указывают на время, в котором и происходят события сказок. Во-вторых, читая сказки, всё время думаешь: «Сказка ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок». И многие события сказок вполне могли иметь место и в прошлом веке, и в веке нынешнем, да всего скорее они и происходят вокруг нас, о чём автор и хочет иносказательно сообщить читателям. В первой сказке Светлана Замлелова решила посоревноваться с Николаем Васильевичем Гоголем, как мне показалось. И ей это вполне удалось. Вторая сказка несёт в себе некоторые элементы детектива, что только добавляет интерес к её событиям и сюжетным линиям. А третья сказка мистическая. Все они объединены тем, что события их происходят в посадах одного небольшого провинциального городка и героями их являются его жители. Пересказывать эти сказки нет никакого смысла. Скажу лишь, что написаны они прекрасным языком и читаются не просто легко, а захватывающе. Я читал дважды и оба раза не отрываясь.

2012

Виталий СЕРКОВВиталий СЕРКОВ – член Союза писателей России. Родился в 1956 году в деревне Острецово Вологодской области. Автор поэтических сборников «Свет памяти», «Соборные звоны», «Звёзды и листья», «Шиворот-навыворот» (Пародии, эпиграммы), «Круг сомнений завершив», «Шёпот созвездий», «Нам не дано предугадать…» (пародии и статьи о русской поэзии), «Душа моя скорбит», «За други своя», изданных в Краснодаре, Сочи, Таганроге и Вологде, а также многих публикаций в центральных и региональных журналах. Дипломант Всероссийской православной литературной премии имени Святого Благоверного Великого Князя Александра Невского (2007 год) за верное служение русской поэзии. Живёт в Сочи.

Российский Писатель

Журнал «Великороссъ» №6, 2012 г.

Нравится
 
Создание сайта - Vinchi & Илья     ®© Светлана Замлелова