|
 Если бы сегодняшнее общество читало одновременно и Бальзака, и Светлану Замлелову, то оно с удивлением бы констатировало, что оба непревзойденных писателя пишут об одном и том же, но в различной форме.
Бальзак предлагает в форме «Критическиого реализма» свое, современное ему, человеческое общество, со всеми присущими ему уродствами, где «абстрактная конфигурация конфликта "хотеть" и "необходимым быть" конкретизируется как оппозиция между индивидом и обществом, т.е. между героем и социальной средой».(Christo Todorov. La théorie opérative et la littérature française. FABER 2003) «Замысл "Человеческой комедии" - раскрывает стремление Автора показать функционирование общества, изучить законы, которые определяют его глубокую сущность. Поэтому он не интересуется Гобсеком или Гранде, взятыми самоцельно, а его интересуют сложные экономические отношения, порождающие скоперника как результат этих отношений.» (Christo Todorov.FABER. Histoire de la littérature française. 1999) «Бальзак считает, что в романе, как литературном жанре, скептицизм оказывается в противоречии с литературным творчеством, т.к. роман особенно связан с познавательным процессом. Вот почему Бальзак ведет повествование с позиции всезнающего, вездесущего рассказчика: с самой сильной и естественной повествовательной позиции вообще». (Ch. T. idem)
Хорошо определил Христо Тодоров основные оперативные законы построения «Человеческой комедии», где сцены несчастного, всеми забытого отца Горио (образ Добра) вызывают у Читателя СЛЕЗЬІ, а поведение, скорее отношение к нему, отцу, его дочерей, заставляют того же Читателя возмущаться! Т.е. «Слёзы» Читателя, пролитые над судьбой отца Горио, связаны с тотальной идентификацией Читателя с обобщенными характеристиками Доброго отца, а эгоизм дочерей (тоже как обобщенный Образ Зла) заставляют Читателя выражать свое модальное отношение типа «должным быть /необходимым быть».
В повести «Абрамка», так же как и в анализированных мною рассказах «Неприкаянность», «Метамарфозы», «Сторожка» и в «Посадских сказках»... русское общество ХХІ в. уже стремящееся к обновлению, не критикуется, не представляется как у Бальзака двупланово, т.е. в оппозиции, в нем нет Растиняка, нет Героев борющихся за Добро, «нет» ни Зла, ни Добра; «нет» конфликта; т.к. рассказ С. Замлеловой строится на поверхности, т.е. на базе трансмодальной связанности и неисчерпывающемся эгоистическом желании «хотеть иметь», «хотеть делать»: бальзаковская амбиция превращается в какие-то маленькие желания (с большими планами) , но и эти последние не могут быть доведенными до полной реализации - все человеческое общество русское представлено в анекдотичной форме, той самой, которую не забываешь , т.к. в ней каждый персонаж индивидуально уникален, смешён, даже иногда трогателен (Наталья в «Метаморфозах») как и сама действительность, в которой локализираны русские мелкие Фомушки или Петры Ивановичи, Симанские, Альберты Кузьмичи или батюшки - отец Алексей... Это общество ПОКАЗЬІВАЕТСЯ, однако, Автор с ним не идентифируется, а доля комического и трагического в «fait divers» не подлежит измерению, - она бесконечна....
Каждый раз, начиная читать прозу Светланы Замлеловой, с первых же строк оказываешься в мире жесточайшего напряжения - Светлану Замлелову читать диагонально нельзя, у нее не только в каждой фразе, но и в каждой «части» одной и той же фразы все меняется, переворачивается, появляются все новые темы и лица, подробно представленные, потом куда-то «отброшенные» и скользишь по этим нарративным центрам с ужаснейшим вниманием, которое так тебя и держит до последней точки. А дойдя до последней строчки и точки спрашиваешь себя: ТАК О ЧЕМ ЖЕ ТУТ ИДЕТ РЕЧЬ?
Вот один пример:
«Тем более, что с памятниками вышло по слову отца Мануила. Благочинный не писал статей в газеты и не давал интервью, но все складывалось именно так, как он предрек Ивану Петровичу. Точно невидимая стена встала между некрополем и устроителями парка скульптур. Демонтируя, уронили памятник Ленину - - самый большой и наиболее интересный в городе. Так что даже голова у вождя откололась и, покатилась по мостовой. Памятник пришлось отправлять на реставрацию, а дальнейшие работы, из-за непредвиденных расходов и нарушения изначального плана действий, решено было приостановить. К тому же фигуре Ленина предписывалось стать центральной и паркообразующей. Случайное, казалось бы совпадение. Но в городе с каким-то даже удовольствием приписали его влиянию отца Мануила. Был отец Мануил невысок, худ и сед. Власы и бороду имел жидкие с прозеленью - седина отчегото иногда отдает в зелень. А между тем Вероника Евграфовна убеждала нас с матерью, что "это же могучий старец" с пламенным взором и гремящим голосом. Вероятно, такое впечатление сложилось у Вероники Евграфовны под воздействием проповедей отца Мануила. Проповеди свои благочинный произносил в храме. Не раз передавали их по местному радио. Услышевшему впервые отца Мануила в самом деле не пришло бы в голову, что голос принадлежит болезненному и чахлому старичку. Возможно так сильно было впечатление от радиопроповедей, что и столкнувшись близко с отцом Мануилом, Вероника Евграфовна предпочла видеть в нем могучего старца. - ваших, крушите врагов Отечества, гнушайтесь врагами Божьими, - гремел из радиоприемника отец Мануил, и редкий слушатель не стихал, предвкушая, что голос этот скажет именно то, о чем давно хотелось слышать. - Отечество ныне поругано, святыни попраны - все отдано во власть жрецам новой религии.Новыми идолами стали Богатство и Слава, Успех и Комфорт. А смогут ли новая религия и новые идолы стать основой народной жизни? Нет! И не нужно обманывать себя. Нужно оглянуться и одуматься. Нужно оградить себя от потребительства, этой моровой язвы, от тряпок и побрякушек. В погоне за миражами, за мнимыми ценностями растрачиваются и обесцениваются подлинные основы народной жизни - идея соборности, идея духовной общности, произрастающие не из прав человека, а из общего служения и долга, служения Правде Божией как единственной абсолютной ценности».
Этот пример уникален и с точки зрения возникающих ассоциативно тут идей, и с точки зрения построения. Если взять во внимание, что Рассказчик персональный и является падчерицей Петра Ивановича-карьериста, главы города, имевшего (по мнению того же персонального Рассказчика) целью в один день стать «экспонатом» краеведческого местного музея, то вся структура приведенного тут отрывка из четвертой части повести, РЕЗКО / ПЛАВНО как бы разделяется на две части:
1. Первая представляет реализацию (провалившуюся) идеи Петра Ивановича создать около старого кладбища парк - где должны были бы быть собраны все городские памятники бывшим советским партийным руководителям - увы, идея не может реализоваться, т.к. демонтаж памятника Ленину потерпел неудачу:
«Демонтируя, уронили памятник Ленину - самый большой и наиболее интересный в городе. Так что голова у вождя откололась и, покатилась по мостовой».
Итак, памятник Ленину оказался БЕЗ ГОЛОВЬІ - > Памятник вождю пролетариата оказался «декапите» = «décapité» (франц.) - > Голова вождя «покатилась по мостовой»... Все это нейтральное описание неудачного демонтажа имеет два дополнения, тоже нейтральных по своему тону: одно предшествует самому моменту демонтажа; другой следует за комментарием момента демонтажа.
а) «Точно невидимая стена встала между некрополем и устроителями парка скульптур» - идея мистичного возмездия!? = «невидимая рука» мстит вождю пролетариата, т.е. памяти вождя пролетариата... Сама сцена «обезглавливания» памятника «вождя» - не редуцируется ли к эпохе Великой французской революции ХVІІІ в., когда «откололась» голова Людовика ХVІ и «покатилась» в корзину с головами других гильотинированных противников идеи «Равенство, братство, свобода!»? («Egalité, fraternité, liberté!»);
б) в анализируемом нами примере внимание привлекает выбор слов:
«в городе самый большой и наиболее интересный памятник Ленину»
слово «большой» использовано в суперлятивной форме: 2самый большой», - однако, эти слова не производят впечетления на Читателя, интерес вызывают следующие слова, точнее их выбор: «наиболее интересный» - Возникает вопрос почему «наиболее», т.к. с употреблением этого слова суперлятивная форма достигает самой высокой степени!
«голова у вождя откололась и, покатилась по мостовой» - использованное слово «вождь» в предложенном сочетание вызывает смех читателя, т.к. ставится знак равенства между двумя понятиями: памятник (субстанция неодушевленная) = вождь (субстанция одушевленная) тут происходит трансфер смысла «откололась голова / вождя и покатилась по тротуару»
Обращаю внимание на этот преднамеренный, со стороны персонального Рассказчика, выбор слов, т.к. Ефим Эткинд обращает специальное внимание на выбор слов у Бальзака. Вот что он подчеркивает:
«Говоря об аудитории Люсьена, автор пользуется словами точными и прямыми. Он недвусмысленно, просто и трезво выражает свое к ним отношение: " Cette assemblée de personnages bizarres, aux costumes hétéroclites, aux visages grimés..." Все три определения отличаются деловитой точностью. Каждое из них обладает иной стилистической окраской, хотя их и объединяет резкая сатиричность: "bizarres"= "странные" - прямая авторская оценка, "hétéroclites" - "странные, отступающие от нормы" - ироничная, благодаря научному звучанию, свойственному этому прилагательному, "grimés" -" гримированные" - слово еще более ироничное и разоблачительное». (Е. Эткинд, Семинарий по французской стилистике. проза. Ленинград, 1960 г.)
2. Вторая часть анализируемого отрывка представляет вербальное описание, появившегося в городе отца Мануила и силе его проповедей, звучавших по местному радио. Влияние этого старого, слабенького Благочинного оказалось столь сильным, что именно ему приписывали «неприятность с памятником Ленину с отколовшейся головой вождя». Отец Мануил обличает потребительство в обществе, он призывает служить «Правде Божией, как единственной абсолютной ценности», но почему он не упомянул о Злости... ЗЛОСТИ, разъедающей человека , человека молодого, беззащитного перед самим собой и возникающая в нем «злонамеренность эта непреложная»...
Благочинный появится еще раз, чтобы произнести свою проповедь перед большим стечением горожан, но не успеет и после сцены этой внезапной смерти, последует другая - сцена внезапного признания персонального Рассказчика в убийстве Абрамки со всеми деталями; о возникшей Злобе против Лизы, на которую Она, Рассказчик, надеялась ориентировать полицию; затем отъезд Лизы и Люггера младшего, и Она Евгения вдруг останется ОДНА в доме и прозвучат ее слова, завершающие повесть: «И вот в это самое время из-под моего окна послышались два -я это точно помню! - слабых вздоха и в следующую секунду раздалось это отвратительное, сколько раз уже слышанное мною, нытье: - Водички... Дайте Васи водички... Об Абрамке я почти забыла. Во всяком случае, я давно о нем не вспоминала. Да и никто вокруг не напоминал. Вот почему я сначала даже не удивилась, заслышав этот голос. Но уже в следующую секунду меня словно подбросило с кровати: Абрамка не может ходить и тем более говорить! - Водички...Дайте Васи водички...- донеслось как опровержение с улицы. Господи! Нет спасения от этого даже мертвого надоедливого дурочка! К ужасу, который, естественно, охватил меня, подмешалось вдруг что-то вроде злости на Абрамку, на этого мерзкого, негодного уродца, который еще станет являться и пугать меня! Как только злость появилась, страх дрогнул. И я, сама не зная зачем, побежала на улицу. Ночь была прелунная, настоящая колдовская ночь. Тихо было кругом. Скамеечка под моим окном стояла пустой. Я вернулась домой. Больше я ничего не слышала в ту ночь. Конечно, я никому ничего не сказала...С тех пор прошел месяц. В этот месяц я много передумала. Ничего не хочу я так сильно, как разобраться в себе. Сказать по совести, я до сих пор многого не понимаю. Я не собиралась никого убивать, это вышло спонтанно. Но, видимо, я не могла п поступить иначе. Поступок мой в известной мере был предопределен. И даже если отнести его к злонамеренности, то злонамеренность эта непреложная. Просто я оказалась слишком честной и последовательной. Я не люблю полумер. Когда бы все подходили к предмету как я, когда бы все были последовательны - уверена, все пришли бы к одному и тому же».
Это финал персонального рассказа.
Именно теперь эксплицируется эта сцена с отколовшейся головой вождя - прием «отстранения» и прием «обратимости во времени» инсинуирующие идею безнаказанности в современном обществе, а и все построение повести, которое постепенно сужает пространство вокруг самого персонального Рассказчика, как и постоянная насмешка, скептицизм (который не может быть использован, т.к. элиминирует идею познания) и неописуемая возрастающая Злоба против собственной матери - все продиктовано НЕОБХОДИМОСТЬЮ «ИСПОВЕДИ-ОПРАВДАНИЯ» ПЕРЕД САМОЙ СОБОЙ.
Такая доверительно - приятельская, почти фамильярная манера рассказа с постоянным поддержанием дистанции в отношении и Персонажа, и Читателя есть свидетельство достигнутого совершенства владения фрастичтой структурой изложения, которую Эйхенбаум определил термином «сказ» - термин воспринят как калька в мировом масштабе («skaz») в литературной критике.
Вся повесть написана именно в форме сказа и с постоянно присутствующим приемом «обратимости во времени» , продиктованные необходимостью ИСПОВЕДИ-ОПРАВДАНИЕМ персонального Рассказчика.
Создается впечатление, что этот текст Светланы Замлеловой объединает все лучшее созданное в мировой литературе: Камю «Посторонний», Альфред де Мюссе «Исповедь сына века», Елин Плин «Умник Гюро и умници другари», Н.В. Гоголь «Шинель», «Вий», «Заколдованное место», Пр. Мериме «Матео Фальконе» и Агата Кристи!
Так Автор Светлана Замлелова, устами молодой убийцы-жертвы безнравственного все того же Бальзаковского общества, смело бросило ЕМУ в ЛИЦО свое: J'accuse! = «Я обвиняю!» под формой «анекдота» - fait divers.
2013
 Лорина ТОДОРОВА - кандидат филологических наук, сотрудник Великотырновского Университета Свв. Кирилла и Мефодия (Болгария).
|
